И вдруг всё резко оборвалось. Словно лопнул огромный мыльный пузырь, внутри которого, отделенная от всего мира, находилась Кирочка. Всё произошло так быстро, что она даже не поняла сразу, куда делся Принц. Он просто исчез. Только несколько мгновений спустя, заметив круги на воде, она догадалась, что юноша молниеносно соскользнул с отмели в глубину.
Кирочка отчетливо услышала плюхающие шаги у себя за спиной. Не успела она обернуться, как кто-то не слишком ласково схватил её за плечо и, хорошенько встряхнув, поднял на ноги.
— Какого лешего, лейтенант Лунь?! Ты хоть понимаешь, что творишь?
У неё за спиной стоял Крайст. Он прошлепал по отмели в новых кожаных туфлях.
— Вполне, — мягко ответила Кирочка, — я собиралась поразвлечься с мальчиком-русалкой…
— Это прекрасно… — со злой иронией произнес Крайст, — но браслет-то зачем топить было?
Спохватившись, Кирочка почувствовала мокрый ремешок на своем запястье.
— Неужели ты не знала, лось ты болотный — за такое разжаловать надо бы, да только я не стукач — наручный браслет офицера в случае его повреждения немедленно подает сигнал тревоги и высылает координаты… Считается, что если с браслетом беда, то беда и с самим офицером, на таких ротозеев как ты конструктора не рассчитывали! Лезть купаться с передатчиком — это ж надо!
Крайст остановил поток брани, чтобы немного передохнуть… И тут только заметил, что Кирочка стоит перед ним совершенно голая. Он нервно выругался, и, стащив с себя пиджак, быстро закутал её, потом взял за руку и, не особенно церемонясь, потащил по отмели к берегу.
— Пошли, русалочка! — ядовито прокомментировал он происходящее.
Кирочка, едва поспевая за ним, ковыляла по отмели, сознание её постепенно прояснялось; она начинала чувствовать, как ветерок холодит влажную кожу.
Рука, за которую Билл тянул её вперёд, слегка побаливала.
Он шёл широко шагая, разбрасывая вокруг крупные хлёсткие брызги. Глядя в его прямую, решительную спину, ощущая силу, с который он сжимал её запястье, Кирочка осознала вдруг с пугающей ясностью — точно туманные путаные мысли озарились вспышкой — насколько он сердит. Никогда прежде она не видела Билла таким злым. «С чего бы… Подумаешь, какой-то браслет…» Ей, всё ещё находящейся во власти речного наваждения, было невдомёк, что Крайст, получив сигнал браслета, мысленно успел уже её похоронить…
— И всё-таки я не понимаю, — бормотала она, пытаясь свободной рукой поплотнее запахнуть пиджак на груди, — чего ты так на меня взъелся, Крайст…
— Взъелся? — не выдержал он и осквернил тишь застывшего ночного берега несколькими крепкими бранными словами, — Да ты в своем уме? Я решил уже что ты, леший тебя приголубь, погибла, утонула… Как честный офицер, в схватке с нечистью пострадала… Я бросился тебе на выручку. И что же? Наш героический лейтенант Лунь преспокойно плещется в какой-то луже, сиськи луне подставив…
— Получается, ты просто испугался за меня? — спросила она осторожно.
— Вроде того… — недовольно, но уже не так непримиримо как прежде, буркнул Крайст.
Способность к критическому мышлению потихоньку возвращалась к Кирочке; она обнаружила, как ей показалось, в этот момент противоречие между тем, что она привыкла думать о Билле, и его поведением; кроме того, он до сих пор больно сжимал ей запястье, потому замечание её прозвучало немного обиженно:
— Постой, а как же отсутствие привязанностей между сослуживцами и всё такое? Тебе, по идее, должно быть на меня наплевать!
— Не смешивай понятия, — возразил Билл уже совершенно спокойно, — отсутствие привязанности подразумевает только то, что я ничего от тебя не хочу, не требую, чтобы ты соответствовала моим ожиданиям, и, разумеется, не собираюсь соответствовать твоим, но это не то же самое, что наплевать. Наплевать — это равнодушие. А офицер не должен быть равнодушным. Ни в коем случае. Он просто не имеет на это права. Офицер должен быть одновременно и чутким, и объективным; должен уметь глубоко сопереживать, находясь при этом как бы в стороне. Только тогда от него не ускользнёт незримое. Тонкий мир не откроется тому, кто не понимает боли, той изначальной неизбывной боли, из которой тонкий мир свит — боли непрерывного расставания с привычным, боли, можно сказать, любви…
— Кстати, о боли… — сказала Кирочка, — ты сдавливаешь мне руку…
— Прости, — Билл выпустил её запястье.
Берег был уже близко, Крайст ступил на него первым — по колено мокрые брюки от делового костюма липли к ногам, в остроносых туфлях чавкала вода.
— Я сожалею, что накричал на тебя, — сказал он со вздохом, — Мне не следовало поддаваться эмоциям.
Кира всё ещё стояла по щиколотку в реке. Её большие графитовые упёрлись в лицо Билла. В темноте он не мог разобрать их выражения. Мокрые волосы девушки свисали плотными чёрными сосульками. Бугорки грудей, приподнимая полы застегнутого на две пуговицы пиджака, изгибали линии отворотов, и Билл, вдруг споткнувшись на этом взором, с неприятным чувством отметил про себя, что ему одновременно хочется и смотреть, и зажмуриться.
Кирочка нашла на берегу свои вещи, скрутив жгутом, словно простынку, отжала волосы, и, скинув пиджак Билла, преспокойно принялась надевать бельё.
Как ни в чем не бывало, стояла она на песке в одних только почти прозрачных кружевных трусиках, деловито застегивая лифчик, который был пока ещё на поясе, и Билл чувствовал смущение, как мальчишка, ему хотелось отвернуться, он ожидал, что она попросит его об этом, но Кира вела себя так, словно его вовсе не было поблизости. И тогда он стал смотреть на неё, пристально и жадно, назло самому себе, для того только, чтобы побороть эту непонятную неловкость, этот неуместный стыд: что он, в конце концов, голой бабы никогда не видел?
Кирочка, заметив это, осведомилась чуть язвительно:
— Что же это ты так на меня уставился, Крайст? Столько раз уже, небось, видал, что неинтересно должно быть…
В ней ещё не успел раствориться горьковатый осадок от его гневной отповеди.
— Пожалуй… — согласился Билл вполголоса, и всё-таки отвернулся, побежденный смущением о того, что она, как ему казалось, не испытывала его вовсе.
Луна снова вышла из-за облаков и стояла теперь высоко над лесом; листва в её холодном свете казалась покрытой тонким слоем инея, в кронах стоящих кругом деревьев, точно маленькое юркое существо, копошился ветерок. Крайст старался не думать о том, что он видел, о матовой лунной белизне Кирочкиного живота и грудей, о длинных стройных ногах, стекая по которым вниз, капли воды застывали в песке тёмными шариками.
— Боже мой! — внезапно спохватилась она, с трудом натянув на мокрые ноги узкие джинсы, — Аль-Мара! Где же она? Как я могла забыть про неё?..
— Так действует русалочий дурман, — сказал Крайст, — особые чары, вызывающие забвение… У ребят из отдела надзора за магией в океане есть таблетки против этого. Не принимая их, контактировать с русалками опасно.
— Нужно найти Аль-Мару. Вдруг с ней что-нибудь случилось!
— Оденься как следует, и пойдем… — сказал Крайст.
Отыскав на берегу скупой островок длинной жёсткой травы, он уселся и достал сигареты.
11
Аль-Мара лежала в кустах на берегу в доброй сотне шагов от того места, где девушки впервые вошли в реку. Она спала. Глубоко и спокойно, как спят дети, положив руку под голову. Мокрые волосы её были в песке, а совершенно обнаженное тело укрывала расправленная юбка сарафана…
Кирочка попыталась разбудить подругу, слегка прикоснувшись к её щеке, но спящая даже не шевельнулась. Тогда Кирочка встряхнула её. Сперва легонько, потом сильнее.
— Оставь, — тихо сказал Крайст, — это русалочий дурман. Он часто вызывает неестественно глубокий сон, как наркоз… Мы её не разбудим. Придется ждать, пока она проснется сама.
Кирочка кое-как натянула сарафан на обмякшее, бесчувственное тело Аль-Мары, а затем они вдвоем с Биллом уложили её на заднем сидении служебного автомобиля.
Наползающая темнота спокойно глотала дальний свет фар. По обе стороны шоссе тянулась рыхлая серая мгла леса.
— Кто вообще такие — русалки?
— Странно, что ты спрашиваешь меня, Кира, я никогда, в отличие от тебя, с ними не встречался…
— Вот поэтому я тебя и спрашиваю. Русалки — это такое дело, что знать о них можно только теоретически, а как увидишь их — мало того, что ничего нового не поймешь, так и всё прежнее забудешь…
— Что верно, то верно. Они оберегают себя с помощью чар от всего, что им чуждо, от наших попыток их приручать, исследовать и даже защищать. Русалки — это совершенно другой мир. Абсолютно чуждая нам цивилизация… Ребят из отдела по надзору за магией в океане, которые с ними сталкиваются чаще прочих, называют иногда ещё контактёрами. Они единственные что-то во всем этом понимают, общаются с русалками — входят в контакт. Я знаю только то, что слышал от них. Довольно мало, впрочем; контактёры чаще других гибнут, и не всегда успевают поведать то, что им довелось понять…
